Неточные совпадения
Вид брата и близость
смерти возобновили
в душе Левина то чувство ужаса пред неразгаданностью и вместе близостью и неизбежностью
смерти, которое охватило его
в тот осенний
вечер, когда приехал к нему брат.
В этот
вечер Нехаева не цитировала стихов, не произносила имен поэтов, не говорила о своем страхе пред жизнью и
смертью, она говорила неслыханными, нечитанными Климом словами только о любви.
Ибо хотя все собравшиеся к нему
в тот последний
вечер и понимали вполне, что
смерть его близка, но все же нельзя было представить, что наступит она столь внезапно; напротив, друзья его, как уже и заметил я выше, видя его
в ту ночь столь, казалось бы, бодрым и словоохотливым, убеждены были даже, что
в здоровье его произошло заметное улучшение, хотя бы и на малое лишь время.
Наконец
Смерть утомилась ждать. Поздним
вечером Афонька прискакал верхом и доложил, что Федот кончается. Несмотря на темень, матушка сейчас же отправилась
в Измалково.
Она совсем онемела, редко скажет слово кипящим голосом, а то целый день молча лежит
в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назойливо говорил о
смерти, особенно по
вечерам, когда на дворе темнело и
в окна влезал теплый, как овчина, жирный запах гнили.
Нина Александровна, видя искренние слезы его, проговорила ему наконец безо всякого упрека и чуть ли даже не с лаской: «Ну, бог с вами, ну, не плачьте, ну, бог вас простит!» Лебедев был до того поражен этими словами и тоном их, что во весь этот
вечер не хотел уже и отходить от Нины Александровны (и во все следующие дни, до самой
смерти генерала, он почти с утра до ночи проводил время
в их доме).
Так прошло с месяц после
смерти ребенка. Раз Розанов получил неприятное известие от жены и, встревоженный, зашел
в семь часов
вечера к Калистратовой, чтобы идти к Лизе.
— Ты вот дай мне, а не то хоть припиши
в аптеку какой-нибудь масти, чтобы можно мне промеж крыл себе ею мазать.
Смерть как у меня промежду вот этих вот крыл-то,
смерть как ломит с
вечера.
Вечером того дня, когда труп Жени увезли
в анатомический театр,
в час, когда ни один даже случайный гость еще не появлялся на Ямской улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались
в зале. Никто из них не осмелился роптать на то, что
в этот тяжелый день их, еще не оправившихся от впечатлений ужасной Женькиной
смерти заставят одеться, по обыкновению,
в дико-праздничные наряды и идти
в ярко освещенную залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых мужчин.
Целый
вечер провели
в печальных рассказах о болезни и
смерти бабушки.
За три дня до своей
смерти,
в прелестный летний
вечер, она попросила, чтоб подняли штору и отворили окно
в ее спальне. Окно выходило
в садик; она долго смотрела на густую зелень, на заходящее солнце и вдруг попросила, чтоб нас оставили одних.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По
смерти родителей его приняла
в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и
в заведение попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила
вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Тут он вспомнил про 12 р., которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг
в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел
вечером, пришел ему
в голову; женщина, которую он любил, явилась ему
в воображении,
в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен 5 лет тому назад, и которому не отплатил за оскорбленье, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других воспоминаний, чувство настоящего — ожидания
смерти и ужаса — ни на мгновение не покидало его.
Не буду рассказывать, сколько еще ужасов, опасностей и разочарований испытал наш герой
в этот
вечер: как вместо такой стрельбы, которую он видел на Волковом поле, при всех условиях точности и порядка, которые он надеялся найти здесь, он нашел 2 разбитые мортирки без прицелов, из которых одна была смята ядром
в дуле, а другая стояла на щепках разбитой платформы; как он не мог до утра добиться рабочих, чтоб починить платформу;как ни один заряд не был того веса, который означен был
в Руководстве, как ранили 2 солдат его команды, и как 20 раз он был на волоске от
смерти.
Утром воины беспрекословно исполнили приказание вождя. И когда они, несмотря на адский ружейный огонь, подплыли почти к самому острову, то из воды послышался страшный треск, весь остров покосился набок и стал тонуть. Напрасно европейцы молили о пощаде. Все они погибли под ударами томагавков или нашли
смерть в озере. К
вечеру же вода выбросила труп Черной Пантеры. У него под водою не хватило дыхания, и он, перепилив корень, утонул. И с тех пор старые жрецы поют
в назидание юношам, и так далее и так далее.
«Загадочная
смерть. Вчера
вечером, около семи часов, покончил жизнь самоубийством чиновник контрольной палаты Г. С. Желтков. Судя по данным следствия,
смерть покойного произошла по причине растраты казенных денег. Так, по крайней мере, самоубийца упоминает
в своем письме. Ввиду того что показаниями свидетелей установлена
в этом акте его личная воля, решено не отправлять труп
в анатомический театр».
В день
смерти вечером проходившим мимо громадного, мрачного с виду дома Губкина нескольким нищим подали по серебряной монете с просьбой помянуть усопшего. С быстротой телефона по ночлежным приютам распространился между нищими слух, что на поминовение Губкина раздают деньги пригоршнями.
Разумеется, не могло быть сомнения, что
в смерти разбойника Федьки ровно ничего не было необыкновенного и что таковые развязки именно всего чаще случаются
в подобных карьерах, но совпадение роковых слов: «что Федька
в последний раз
в этот
вечер пил водку», с немедленным оправданием пророчества было до того знаменательно, что Липутин вдруг перестал колебаться.
Но на этот раз предположения Арины Петровны относительно насильственной
смерти балбеса не оправдались. К
вечеру в виду Головлева показалась кибитка, запряженная парой крестьянских лошадей, и подвезла беглеца к конторе. Он находился
в полубесчувственном состоянии, весь избитый, порезанный, с посинелым и распухшим лицом. Оказалось, что за ночь он дошел до дубровинской усадьбы, отстоявшей
в двадцати верстах от Головлева.
Каждый
вечер он заставлял Анниньку повторять рассказ о Любинькиной
смерти, и каждый
вечер в уме его больше и больше созревала идея о саморазрушении.
Надеясь, что мне будет легче, если я уеду из Гель-Гью, я сел
вечером в шестичасовой поезд, так и не увидев более Кука, который, как стало известно впоследствии из газет, был застрелен при нападении на дом Граса Парана. Его двойственность, его мрачный сарказм и
смерть за статую Фрези Грант — за некий свой, тщательно охраняемый угол души, — долго волновали меня, как пример малого знания нашего о людях.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный
вечер, будет тянуться вплоть до моей
смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома
в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Оказалось, что с перепугу, что его ловят и преследуют на суровом севере, он ударился удирать на чужбину через наш теплый юг, но здесь с ним тоже случилась маленькая неприятность, не совсем удобная
в его почтенные годы: на сих днях я получил уведомление, что его какой-то армейский капитан невзначай выпорол на улице,
в Одессе, во время недавних сражений греков с жидами, и добродетельный Орест Маркович Ватажков столь удивился этой странной неожиданности, что, возвратясь выпоротый к себе
в номер, благополучно скончался «естественною
смертью», оставив на столе билет на пароход, с которым должен был уехать за границу
вечером того самого дня, когда пехотный капитан высек его на тротуаре, неподалеку от здания новой судебной палаты.
Вплоть до самого
вечера Глеб находился
в каком-то беспокойстве: он метался на лавке и поминутно спрашивал: «Скоро ли придет священник?», душа его боролась уже со
смертью; он чувствовал уже прикосновение ее и боялся умереть без покаяния. Жизнь действительно заметно оставляла его; он угасал, как угасает лампада, когда масло, оживлявшее ее, убегает
в невидимое отверстие.
— Ах, да… вот! Представь себе! у нас вчера целый содом случился. С утра мой прапорщик пропал. Завтракать подали — нет его; обедать ждали-ждали — нет как нет! Уж поздно
вечером, как я из моей tournee [поездки (франц.)] воротилась, пошли к нему
в комнату, смотрим, а там на столе записка лежит. «Не обвиняйте никого
в моей
смерти. Умираю, потому что результатов не вижу. Тело мое найдете на чердаке»… Можешь себе представить мое чувство!
А Петруха сидел за буфетом, играл
в шашки да с утра до
вечера пил чай и ругал половых. Вскоре после
смерти Еремея он стал приучать Терентия к торговле за буфетом, а сам всё только расхаживал по двору да посвистывал, разглядывая дом со всех сторон и стукая
в стены кулаками.
Подрядчик-плотник всю свою жизнь строит
в городе дома и все же до самой
смерти вместо «галерея» говорит «галдарея», так и эти шестьдесят тысяч жителей поколениями читают и слышат о правде, о милосердии и свободе и все же до самой
смерти лгут от утра до
вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее, как врага.
И действительно, сел заниматься и с необыкновенным чувством удовольствия зажег
в тот
вечер лампу; но как только раскрыл он книгу и прочел первую строчку — ощутил чувство столь горькой утраты, что захотелось плакать: словно с отказом от убийства и
смерти он терял мечту о неизъяснимом счастье.
Засим толпа с улицы разошлась, а так как куры ложатся рано, то никто и не знал, что у соседа попадьи Дроздовой
в курятнике издохло сразу трое кур и петух. Их рвало так же, как и дроздовских кур, но только
смерти произошли
в запертом курятнике и тихо. Петух свалился с нашеста вниз головой и
в такой позиции кончился. Что касается кур вдовы, то они прикончились тотчас после молебна, и к
вечеру в курятниках было мертво и тихо, лежала грудами закоченевшая птица.
Еще утром, идя на явную
смерть, он фамильярничал с нею, а уже к
вечеру, заключенный
в одиночную камеру, был закружен и захлестнут волною бешеного страха.
В десять часов
вечера господин де Мольер, исполняя роль Аргана, упал на сцене и тут же был похищен без покаяния неумолимой
смертью».
Но вот наступила великая японская война. Посетители Гамбринуса зажили ускоренною жизнью. На бочонках появились газеты, по
вечерам спорили о войне. Самые мирные, простые люди обратились
в политиков и стратегов, но каждый из них
в глубине души трепетал если не за себя, то за брата или, что еще вернее, за близкого товарища:
в эти дни ясно сказалась та незаметная и крепкая связь, которая спаивает людей, долго разделявших труд, опасность и ежедневную близость к
смерти.
Ушёл. Остался я очень удивлён его словами, не верится мне, но
вечером Михайла всё подтвердил. Целый
вечер рассказывал он мне о жестоких гонениях людей; оказалось, что за такие речи, как я говорил, и
смертью казнили, и тысячи народа костьми легли
в Сибири,
в каторге, но Иродово избиение не прекращается, и верующие тайно растут.
Ну, после
смерти отца он иногда бывал у меня, встречался на улице и
в один прекрасный
вечер вдруг — бац! — сделал предложение… как снег на голову…
Бабка верила, но как-то тускло; все перемешалось
в ее памяти, и едва она начинала думать о грехах, о
смерти, о спасении души, как нужда и заботы перехватывали ее мысль, и она тотчас же забывала, о чем думала. Молитв она не помнила и обыкновенно по
вечерам, когда спать, становилась перед образами и шептала...
Однажды, это было месяцев шесть спустя после
смерти Ивана Кузьмича, я познакомился с одним довольно богатым домом. Меня пригласили, между прочим, бывать по субботам
вечером;
в одну из них я поехал и когда вошел
в гостиную, там сидело небольшое общество: старик серьезной наружности; муж хозяйки — огромного роста блондин; дама-старуха
в очках; дама очень молоденькая и, наконец, сама хозяйка. Между всеми этими лицами шел довольно одушевленный разговор. Я сел и начал прислушиваться.
Вид села
вечером и ночью всегда вызывал у Назарова неприятные мысли и уподобления: вскрывая стены изб, он видел
в тесных вонючих логовищах больных старух и стариков, ожидающих
смерти, баб на сносях, с высоко вздёрнутыми подолами спереди, квёлых, осыпанных язвами золотухи детей, видел пьянство, распутство, драки и всюду грязь, от которой тошнило.
И
в тот
вечер уже все верующие узнали о страшной
смерти Предателя, а на другой день узнал о ней весь Иерусалим.
Но оно не переходит
в прошлое. Точно вырвавшись из-под власти времени и
смерти, оно неподвижно стоит
в мозгу — этот труп прошедших событий, лишенный погребения. Каждый
вечер он настойчиво зарывает его
в могилу; проходит ночь, наступает утро — и снова перед ним, заслоняя собою мир, все собою начиная и все кончая, неподвижно стоит окаменевший, изваянный образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь.
К
вечеру «преданный малый» привез его
в гостиницу des Trois Monarques — а
в ночь его не стало. Вязовнин отправился
в тот край, откуда еще не возвращалось ни одного путешественника. Он не пришел
в себя до самой
смерти и только раза два пролепетал: «Я сейчас вернусь… это ничего… теперь
в деревню…» Русский священник, за которым послал хозяин, дал обо всем знать
в наше посольство — и «несчастный случай с приезжим русским» дня через два уже стоял во всех газетах.
Вот он пришел
в свою убогую келью, поздним
вечером, после утомительной службы, едва держась на больных ногах, принеся
в складках своей одежды, украшенной знаками
смерти, запах ладана и воска.
За несколько дней до
смерти ему назначили
вечером теплую ванну, и он весь тот день восклицал: «С нами бог!» — и смеялся; когда он уже сидел
в ванне, проходившие мимо больные слышали торопливое и полное блаженства воркование: это старичок
в последний раз передавал наблюдавшему за ним сторожу историю о крещении Руси при Владимире Святом.
— Вам это не нравится? Так извольте вы сами идти
в лес…
в эту скуку, где нет никого, кроме кобчиков да сумасшедшего отца… и ждите там, пока придет молодой жених! Вам понравилось тогда
вечером, а поглядели бы вы зимой, когда рада бываешь… что вот-вот
смерть придет…
Везде, куда ее доносило, она была утешительницей упавших духом от страха коровьей
смерти баб; она осеняла особенною серьезностию пасмурные лица унывших мужиков и воодушевляла нетерпеливою радостью обоего пола подростков, которых молодая кровь скучала
в дымных хатах и чуяла раздольный
вечер огничанья
в лесу, где должно собираться премного всякого народа, и где при всех изъявится чудо: из холодного дерева закурится и полохнет пламенем сокрытый живой огонь.
— Если помнишь, во время тайной
вечери Петр сказал Иисусу: «С тобою я готов и
в темницу и на
смерть».
— Да. Видите, оно так и есть. Но однажды — помните,
в тот
вечер, когда с вами произошел припадок, — она созналась мне, что чувствует приближение и победу «невидимого». Чтоб не покориться ему, она видела только одно средство —
смерть. Но чтоб эта
смерть поменьше доставила горя близким. Разговор был чисто отвлеченный… Ну, а перед самою
смертью, почти уже
в бреду, она взяла с меня слово никому не рассказывать о нашем разговоре… Как вы думаете, можно из этого что-нибудь заключить?
В тот же день
вечером уехали
в Петербург оба еще остававшиеся
в Томилинске члена «колонии» — Таня и Шеметов. Токарев, Сергей и Катя проводили их на вокзал. Таня не могла опомниться от неожиданной
смерти Варвары Васильевны.
Несколько
вечеров подряд я отправлялась к обрыву
в сопровождении моего пажа, которому строго-настрого запретила говорить о появлении света
в Башне
смерти. Мы садились на краю обрыва и, свесив ноги над бегущей далеко внизу, потемневшей
в вечернем сумраке Курой, предавались созерцанию. Случалось, что огонек потухал или переходил с места на место, и мы с ужасом переглядывались с Юлико, но все-таки не уходили с нашего поста.
Таинственные огоньки, мерцавшие по
вечерам в Башне
смерти и пленявшие меня своей таинственностью, также исчезли. Там снова воцарилась прежняя тьма…
В тот
вечер, когда он довел ее до ее комнаты, после разговора о Серафиме, она заболела, и скоро ее не стало. Делали операцию — прорезали горло — все равно задушило.
Смерти она не ждала, кротко боролась с нею, успокаивала его, что-то хотела сказать, должно быть, о том, что сделать с ее капиталом… Держала его долго за руку, и
в нем трепетно откликались ее судорожные движения. И причастить ее не успели.